Невинный Пруденций - Страница 10

теперь только потребно какое-то недолгое время, чтобы брак их признатьсовершенным.

Невинный Пруденций был наверху своего счастия и еще усугубил своювсегдашнюю почтительную скромность перед Мелитой, а вдова Ефросина дажетерялась от радости и изливалась в приветах и в ласках ко всем, кто подходилк ее очагу, чтобы брать мясо, и рыбу, и похлебки; в радостном духе была иМарема, которая помогала Ефросине в угощении и, нося на плече кувшины свином, наполняла им чаши. Одна лишь Мелита не изменяла своей задумчивости ине отвечала ни на какие намеки, а как бы витала теперь где-то далеко отсюда,и когда гости, заметив на небе признак приближающегося утра, началирасходиться, Мелита вздрогнула и, взглянув в знакомые лица Маремы и вдовыЕфросины, сказала:

— О, кто бы вы ни были! — отведите меня куда-нибудь в тихое место!

Такое обращение к Мареме и Ефросине, как к незнакомым, очень удивилообеих женщин, и они, переглянувшись друг с другом, подумали: не выпила лиМелита с жажды ошибкою цельного вина, или не потеряла ли она рассудка приморском переезде на лодке или при быстром охлаждении воздуха.

Марема попробовала руки Мелиты, и, чувствуя, что они холодны, окуталаее голову и стан покрывалом вдовы Ефросины, и, обвив ее стан своею рукою,повела ее к дому.

Как провожая Мелиту, так и укладывая ее дома в постель, Марема всевремя была в полной уверенности, что госпожа ее недомогает от множествасмешанных чувств, над которыми забирает самое высшее положение и самуюбольшую силу любовь ее к прекрасному и невинному Пруденцию; а потому, чтобысказать Мелите что-нибудь самое радостное и способное вызвать в нейоживление, — Марема, покрывши Мелиту ночным одеялом, нагнулась к ее лицу и,поцеловав ее в лоб, прошептала ей на ухо:

— Спи, и пусть тебе снится тот, к кому рвется с любовью твоеразрешенное от клятв сердце!

А когда Мелита промолчала, то потом Марема распрямилась и ласковоспросила ее:

— Скажи мне, ты не сердишься за то, что я позволяю себе немножко читатьв твоем сердце?

— Нет, — отвечала Мелита, — я не сержусь.

— Значит, я угадала…

— Нет, это не значит, что ты угадала. Я не сержусь на тебя, потому чтони на кого не должно сердиться, а сердце мое действительно неспокойно, идействительно оно с каждым днем все становится более полно любви, но этолюбовь совсем не к тому, о ком ты помышляешь…

— Как, разве невинный Пруденций не один… Неужто же он должен будетотнимать у кого-нибудь свое место в сердце Мелиты?

А Мелита ей ответила:

— Успокойся, Марема! И ты и невинный Пруденций имеете свое место всердце Мелиты…

— О, я не говорю о себе! — перебила Марема.

— Дай мне докончить! И ты, как и он, живете и будете жить в моемсердце, потому что я люблю вас обоих, как стремлюсь и желаю любить всехлюдей в мире. Из вас никому не нужно ни у кого отнимать ваше место в моемсердце, но владеть им, — повелевать моему сердцу и править им свластительной силой и властью будет только один…

— Кто же это такой? Я его знаю или не знаю? Мелита ласково ейулыбнулась и сказала:

— И знаешь, и нет.

— Кто же это такой?

— Иисус Галилейский.

Марема положила большие пальцы обеих рук себе на уши и, закрывостальными перстами свои глаза, затрясла головою в знак того, что она ничегов этом не понимает ни одним из своих чувств. Но Мелита привлекла ее к себе,уложила рядом с собою в постель и, лаская ее, стала ей говорить, что жизньна земле ей не представляется целью, достойною забот и стараний; что всерадости жизни слишком быстротечны и оставляют после себя одну пустоту истраданье, что «союз сердец», который воспевают певцы, — нимало не надежен,если он основан на влечениях страсти, — что как бы ни укрепляли такой союз,он никогда и ни от чего не получит всегдашней прочности, а истинен и крепокодин лишь союз — это союз тех людей, которые сопрягают себя под одно иго посхожести мыслей и по согласию в разумении жизни…

— И вот, — добавила Мелита, после долгого развития своих соображений вэтом духе, — вот тот союз, о котором можно говорить как о прочном благе — обисполнении закона жизни земной, учрежденной для приготовления нас к какой-тодругой, высшей цели, нам неизвестной. Но кто же из нас всех так единомыслени так схоже настроен, чтобы слиться друг с другом? Я надеюсь, что это не я ине невинный Пруденций. Разве ему мир и назначение в нем человекапредставляется тем же, чем мне?

— О, это было бы страшно, Мелита!

— Быть может. А мне кажется страшно другое… страшно соединиться наодном ложе с человеком, с которым меня ничто не соединяет духовно, а разветолько одно бунтованье плоти и крови… О, как ужасно и страшно, должнобыть, проснуться после этой опьяняющей ночи, что вы называете вашей«любовью»!.. Как надо будет дрожать, чтобы плодом этих объятий не явилисядети, о научении которых мать должна будет спорить с их же отцом!

— Зачем же все спорить, Мелита?

— Затем, что нельзя с равнодушьем глядеть, если детей ведут не к тому,что серьезно и свято, — что воспитывает дух в человеке и «ставит егогосподином над зверем, живущим в самом человеке»… О, как это страшно! какэто страшно!

— Однако же ты ведь была женою Алкея и могла бы не раз сделатьсяматерью рожденных тобою детей. Мелита вздохнула и отвечала:

— Могла!.. Ты права: я была женою человека, с которым у меня не былоничего общего в мыслях. Я стала женою Алкея ребенком, когда сама не имелатех мыслей о жизни, какие имею теперь. И не хочешь ли ты меня укорить за то,