Затем следовал рассказ о том, как притворно спавшие на триремевизантийские греки злорадно захохотали и, оттолкнув от себя шестом телоАлкея, уплыли в море, а осиротевший Пруденций остался один и с трудомизловил Алкеево тело, втащил его в ладью и привез сюда, чтобы оно былопредано погребению и чтобы видели все, что ему нет нужды ничего скрывать вэтом несчастном деле, полагающем конец торговому товариществу двух их домов.
Пруденций закончил словами:
— Кто-то сказал, что на меня есть подозрение!.. Что же, судите меня! Яне боюсь ничего, я приготовился к смерти, но я невинен в смерти Алкея.
Народ, выслушав все это, оставался в недоумении и обнаруживалразногласие: одним казалось, что Пруденций действительно не виновен в смертиАлкея, а другие думали, что Алкей убит его рукою, именно из мести за отцаили, быть может, и от любви к Мелите. И тогда постановили: опять положитьтело Алкея в лодку и туда же поместить Пруденция и, в сопровождении двухмолодых людей и двух старцев, послать труп и подозреваемого кпрорицательнице, жившей на отдаленном острове. Там поручалось старцамвопросить прорицательницу над головою Алкея: виновен ли Пруденций в егоубийстве? И если вещая дева скажет, что Пруденций виновен, то тогда старцы,отблагодарив прорицательницу, снова войдут в ладью вместе с Пруденцием, икогда удалятся настолько, что берег сделается не виден, тогда старцы велятюношам завернуть Пруденция вместе с трупом Алкея в парус и потом обмотать ихбечевою и бросить их вместе в море.
Нельзя описать, какой страшный плач сделала вдова Ефросина, когдауслыхала такое решение. И она не одна плакала, — с нею стонали и другиеженщины, потому что многим жаль было невинного Пруденция. Стонала и рваласьтакже и Марема, но Мелита не стонала и не рвала на себе ни волос, ни платья,а только побледнела и долго стояла в молчании на одном месте, но потом,когда ладья с телом Алкея, с Пруденцием и с сопровождающими их двумястарцами и двумя юношами отвалила от берега, Мелита подошла к Ефросине исказала ей:
— Наши вопли и слезы ничему не помогут; вместо того чтобы здесьизнурять свои силы, сядем скорее в другую ладью и поедем следом за ними.Может быть, прорицательница, увидя твое материнское горе, склонит к немусвой слух и даст старцам ответ, который послужит к тому, что люди признаютневинность Пруденция.
Ефросина на это легко согласилась, и через самое малое время послетого, как ладья с телом Алкея скрылась из глаз, от той же пристани отошладругая ладья, нанятая Мелитою у немого Тромеда, и на этой ладье, у кормилакоторой стоял сам Тромед, помещались Ефросина и Мелита с своей вернойМаремой.
И прошло всего двое суток, как на третий день к вечеру жители селенияувидали, что обе ладьи опять возвращались, и ладья немого Тромеда опережалабольшую ладью, принадлежавшую прежде Алкею с Гифасом. На передней ладье,рулем которой правил Тромед, а парусами Марема, посередине сидел юныйПруденций, а с двух сторон его — Ефросина и Мелита.
С берега видели ясно, что Ефросина внушала что-то сыну с большимувлечением, а он ее радостно слушал и с видимым счастьем сжимал своимируками ее обе руки, а Мелита сидела в раздумье и, пустив руку за борт,держала в ней камышинку, листья которой играли с дробившейся волною. В лодкеАлкея оба юноши и оба старца были спокойны: на всех на них нынче были надетывенки из белых пупавок в знак того, что их головы свободны от гнета всякойтягостной мысли, и на их мачте не было уже более черного войлочного колпака,а вместо него красовалась зеленая ветка оливы.
Ясно было, что вещая дева объявила невинным Пруденция и что труп Алкея,как не нужный более ни для каких расследований, спущен был в море и теперьвсе возвращаются в покое и в мире.
Все догадались, что сейчас наступает веселый, радостный вечер, чтовдова Ефросина, наверно, не станет скупиться, а жарко растопит очаг в своемдоме и угостит всех так изобильно, как сна может. О, она не поскупитсясправить веселый праздник за спасение сына.
Так это и сделалось: лодки пристали; старцы и юноши объявили, чтоПруденций невинен и что при этом случилось еще одно пречудесное дело…Вышло так, что когда вдова Ефросина вместе с Мелитой хотели поднятьПруденция от ног прорицательницы, то вещая дева вдруг как будто проснулась,— лицо ее озарилось улыбкой, и она, взяв за руки Мелиту и Пруденция, вложилаодну в другую их руки…
Тут все, кто это слушал, заплескали руками и запели:
«Эвое! Эвое!» и начали обнимать и целовать и Мелиту и Пруденция, ипоздравлять вдову Ефросину, и радоваться, что союз Мелиты с Пруденциемисполнит их счастием и устранит всякий вопрос о разделе имущества, так как сэтих пор все равно, что Пруденциево, что Мелитино. И все, распивая вино,которое выставила Ефросина, и обоняя запах мяса и рыб, которые жарились навертелах, и сладостный пар черносливных полив, кипевших в огромных сосудах,— все без уговора стали считать себя вправе смотреть на Пруденция и наМелиту как на супругов, для соединения которых все решено самою судьбою, и