Невинный Пруденций - Страница 12

Всеми такими соображениями и надеждами вдова Ефросина вдохновила пылкуюдушу темнокожей Маремы, девушки, возраст которой достиг самой огневой поры,и Ефросина вдруг увидела, как этот огонь всюду светит во всем теле Маремы,разливаясь прямо из-под черных волнистых волос на ее гладкий лоб, брови,полные неги глаза, на шею, на дрожащие плечи и грудь, которая волнойзаходила под легким покровом.

Ефросина теперь точно в первый раз увидала Марему и только теперьпочувствовала, что эта темнолицая девушка тоже прекрасна, и хотя красота еесовсем не такова, как красота Мелиты, но зато… здесь дух не поведет расприс плотью и кровью… Эта наверно не станет укорять природу за однообразиеобщих всем людям желаний!

И вдова Ефросина сама не уследила за собою, как она увлеклась страстнойкрасотою Маремы: она коснулась слегка обеими руками ее плеч и потомулыбнулась и, быстро отодвинув ее от себя, воскликнула:

— Ну что это, право, как ты красива, Марема! Вообрази, что до этойминуты я тебя будто совсем не видала!

— Вот как! — отозвалась шутливо Марема. — У нас в Финикии, откуда яродом, есть много красавиц; быть может, и мать моя тоже была из красивых.

— А ты ее не видала?

Марема молча отрицательно покачала головою.

— И вовсе не знаешь ее?

— И вовсе не знаю. Иначе бы я не была продана сюда в рабство.

-Да, да, да! — молвила, точно будто в себе самой, Ефросина. — И знаешьли, друг мой Марема, ты уж слишком хороша для рабыни… Мелита, может быть,и не делала ошибки, что держала тебя, пока она была замужем за Алкеем. Кнему она была равнодушна, и ты не могла возбуждать в ней ревности, но когдамужем ее станет сын мой Пруденций… Вот уж тогда я ей не посоветую этого…Ты не безопасна… Под одной крышей с тобою всякой жене должно бытьтревожно… Ты опьяняешь… от тебя чем-то веет… Я боюсь — это, бытьможет, одуряющий запах заколдованного корня…

Марема расхохоталась, а Ефросина всерьез продолжала ворчать:

— Нет, право… Бедный Пруденций!.. не гляди на него этими жгучимиглазами, Марема!.. Я постараюсь тебе найти добрую госпожу, которая заплатитза тебя Мелите хорошую цену и будет с тобой хорошо обращаться.

— А разве у той госпожи нет мужа?

— Есть, но он уже очень стар.

— Это тем лучше: тем он скорее возненавидит свою старую жену и станетгнуться к коленам красивой невольницы… И тогда эта добрая госпожа, ккоторой ты хочешь меня устроить, исцарапает ногтями лицо Маремы и продастменя еще худшей мегере. Так-то вот трудно устроить со мною. Но ты, о вдоваЕфросина, не беспокойся: знай, что не невольница больше… Марема свободна.Мелита подарила мне волю.

— Давно ли? — Сегодня же ночью, когда ей казались так скучны всеповторения в супружеской жизни. Тут она захотела, чтобы и для меня неповторялись терзанья неволи. Да, я свободна, вдова Ефросина, и считаю земнуюлюбовь разнополых людей высочайшей усладою жизни… Я могла бы… и дажехотела бы принести мое тело в жертву при храме Изиды или могу дать внучатматери красивого и сильного юноши, но… ты знаешь… и во мне естьсмущенье…

— Чем же ты смущена?

— А вот тем самым, что происходит с Мелитой…

— Что ж тебе кажется?

Марема двинула своим смуглым плечом и, взявши за обе руки вдовуЕфросину, пригнулась к ее лицу и сказала ей тихо и внятно:

— Мне иногда тоже кажется… что он где-то есть…

— Кто?

— Тот, кто научил ее знать что-то такое, чего мы не знаем.

— Так пусть она это покажет.

— Она еще не нашла… а все хочет искать, чего мы не ищем… Кто он,который дает ей эту силу терпеть все, что посылается в жизни, и отказыватьсяот всего, что привязывает к этой жизни… Зачем она налагает на себя узы, аменя одаряет свободой?.. О Ефросина! Что, если Мелита правей нас!.. Что,если мы не все целиком здесь на земле начались и не здесь кончимся, что,если взаправду здесь только школа или гостиница?.. Как тогда стыдно!.. Кактогда страшно! Я хочу когда-нибудь это проникнуть… хочу это понять… И явсе, что мне нужно, пойму… Не верь, вдова Ефросина, что одни только старцыпод длинными тогами могут понять, в чем настоящий смысл жизни… В то жесамое время, когда я слышу своими ушами, как шумит моя кровь и стучит моесердце, я слышу и что-то другое… что-то такое, что, вероятно, ещеявственней слышала моя госпожа и что ее сделало…

— Сумасшедшей на время, ты хочешь сказать?

— Да!.. Я, впрочем, не знаю… я не знаю, что хочу я сказать. Мнекажется, и я будто брежу.

Ефросина погладила Марему по плечу и сказала:

— И впрямь обе вы очень молоды, и обеим вам что-то представляется, чегововсе нет… Вы очень долго жили одни, без супружеских ласк… Все это нам,старухам, знакомо. Поусердствуйте браку, нарожайте побольше детей дахорошенько вскормите их молоком вашей груди — вот вам и будет настоящийсмысл жизни. А теперь иди, Марема, к Мелите и скажи ей, что к ней скоропряду и принесу ей вкусную рыбу. Мы с ней сегодня же кончим о браке…Бедный Пруденций и без того ожидал ее ласк слишком долго и слишком тяжкотомится.

В это мгновение до слуха женщин, как нарочно, достиг из-за толстогозанавеса томительный бред Пруденция:

— О, не удаляйся… не удаляйся, Мелита!.. Яви мне милосердие… станьтвоею ногою на этот лист, который растет у тропинки… Коснися его твоеюногою, чтобы бедный Пруденций мог лобызать его после… Сделай, чтоб яполучил облегчение в моих тягостных муках! Я возьму этот лист и покрою еголобзаниями… я оботру им мои слезы, которыми плачу о тебе днем и ночью,скрывая от всех, о чем я действительно плачу, и… затем… я положу этот