Невинный Пруденций - Страница 17

большого покоя остался висеть на острой рыбьей кости один только широкийпояс Алкея, убранный золотою чеканкою и драгоценными камнями, да простаятростниковая дудка, в которую Мелита всунула свернутый туго в трубкупапирус, на котором пред самым рассветом успела начертать несколько строк.

В этих строках было сказано: — «Я получила свободу и не хочу потерятьее снова, но меня посетило испытанье, которого я не могу избежать. Я надеюсьоднако, что дух мой сохранит свою силу и что любовную страсть, котораязажглася в другом против моего желания, мне удастся смирить в нем с помощьютой же грубой природы, которой он подчиняет свой дух. Если я над всем этимвосторжествую, я отыщу путь к тебе и приду к тебе, чтобы окончить свой срокна земле вместе с тобою, позабыв о себе и служа вместе с тобою другим, повеленью того, чье священное слово зажгло в нас свет разуменья и веру ввечную жизнь нашего духа».

Когда же Мелита вложила папирус в полый тростник, она залепила концыего воском и повесила дудку на стену у драгоценного пояса и тотчас же,обернувшись, увидала, что у дверей, с перстами на устах, стояла Марема.

— Ты за мною следишь и подсматриваешь, — с тихой улыбкой сказалаМелита.

— Нет, — отвечала Марема, — я не слежу за тобою и не стану никому тебявыдавать, но я по всему замечаю, что ты задумала какую-то хитрость, котораяповедет дело совсем не к тому, что ты обещаешь Пруденцию.

— А расскажи-ка мне, если ты знаешь, — что я ему обещала?

— Ты обещала, что нынешней ночью ты, он и я уедем отсюда на дикую скалув неизвестном ущелье, в которой сокроемся надолго…

— Это все так и будет; вечерние звезды увидят нас на ладье нашей вморе.

— Тогда я смущена еще больше… тогда в уме у тебя есть что-то такое,чего я уж вовсе не в силах понять, если ты мне не скажешь.

— Ах, друг мой Марема, — ты отгадала! До времени я тебе не скажу ничегои беру с тебя слово, что ты не станешь ни о чем меня более спрашивать. Этобудет мне от тебя самою лучшей расплатой. Не любопытствуй, Марема, ни о чем:все, что должно случиться, — из всех посторонних одна ты только увидишь, ноне здесь, не теперь и не сразу. Я ничего никому злого не мыслю, и Пруденцийпримет на долю свою то, что сам для себя предпочтет. Я отдаюсь в его волю…Но ты отгадала — он должен будет мне доказать, что в самом деле влеченье,которое он ко мне чувствует, сильнее всего и никаким более грубым влечениемзаменено быть не может. В этом он должен меня убедить так, чтобы во мне небыло места никакому сомненью, и ты, добрый друг мой Марема, должна мне вэтом помочь, потому что это для меня имеет слишком большое значение. Неоткажи мне, Марема!

— О! — отвечала с чувством Марема, — можешь ли ты во мне сомневаться,Мелита! Я так хорошо знаю твой разум и доброе сердце, что мне не нужнобороться с собою, чтобы дать тебе самые страшные клятвы послужить тебе всем,чем ты захочешь. Я знаю, что ты никому не сделаешь зла, как не делала егомне во все время, пока я была твоею рабыней. Что бы ты ни сказала, Маремасделает все, не поддаваясь никаким своим собственным чувствам… Клянусь…

— Довольно! — перебила Мелита, — не клянися ничем: клясться нельзя,потому что все мы во власти всемогущего бога. Я тебе верю без клятв и нескрываюсь больше, что в уме моем есть замысел, о котором до времени не хочусказать никому и исполнить который могу только при твоей помощи.

— Верь же, что помощь моя тебе принадлежит беззаветно и…

— И довольно! довольно, Марема! — воскликнула Мелита, и бывшая госпожаи рабыня обняли друг друга и остались так на мгновенье. Так их и засталатихо вошедшая к ним вдова Ефросина, за которою сзади входили Пруденций ягоршечник Агав с длинными жердями, из которых должно было сделать носилкидля переноса имущества Мелиты в ладью.

XVI

Вслед за этим сейчас же сделали носилки и начали переносить вещи владью. Дело это справляли Пруденций с Агавом-горшечником, а им помогалаМарема, которая для этого часто отлучалась к лодке. В доме же оставалисьвдвоем вдова Ефросина с Мелитой, из которых последняя приготовляла у очагаобед для работающих при нагрузке ладьи, а мать Пруденция ей помогала и впромежутках между занятиями говорила с ней о том, как она понимает затеянноеМелитою дело.

Вдове Ефросине казалось, что Мелита уезжает с ее сыном потому, чтоПруденций ей мил, но она очень стыдлива и уж слишком высоко подняла своюцеломудренную славу; теперь ей не хочется здесь перед всеми показать своюсклонность, но там она, никем не стесняемая, отдастся любви на свободе и совсем пылом долго сдержанной страсти. И, будучи в этом убеждена, вдоваЕфросина смотрела на сборы совершенно спокойно. Мелита же ей не говориланичего положительного, но не раз просила ее сохранять это спокойствиепостоянно, даже тогда, если от них очень долго не будет известий.

— Пусть их не будет хоть год! — отвечала вдова Ефросина, — я такистерзалась, видя долго мучения сына, что готова снести на себе все томлениядолгой безвестности, лишь бы могла быть уверена, что таких безнадежныхтерзаний, какие он снес, вперед он сносить уж не будет.

— На этот счет будь вполне уверена: такими терзаниями, какими томилсяПруденций, он больше томиться не будет, — отвечала Мелита.

— В одном только этом я и хочу быть уверена.

— Так это и будет; но ты сказала, что готова пробыть без вестей целыйгод.

— Я это сказала… И что же, ежели тебе это нужно…

— Да, это именно может быть нужно…

Вдова Ефросина погрозила пальцем Мелите и сказала с улыбкою: