Невинный Пруденций - Страница 3

и вдова Ефросина, согласилась его отпустить, а Алкей не имел никакихоснований для того, чтобы уклониться от приема Пруденция, подал ему руку исказал:

— Клянуся богами, я рад, что люди решили, чтобы ты стал мне товарищемвместо своего отца. А тебе, госпожа Ефросина, я здесь обещаю пред всемилюдьми и пред небом, что я всегда буду помнить, как тебе дорог твойединственный сын, и стану жалеть и беречь его юные силы. Ты же не бойся: иморе не всегда ведь сурово — оно часто даже хранит от зол человека, особенноюность, в пору которой скоро вступит Пруденций; воздух и море дадут емукрепость мышц и смелость духа, и, что не меньше того драгоценно, — онисохранят его целым от ранних соблазнов любви, расслабляющих тело и душу. Азатем он увидит много иноземных чудес, искусится в познанье людей, усвоитсебе познанья в торговле, и тебе будет отрадно видеть, как через него в домтвой снова польются достатки, и когда он в свободное время присядет у твоегоочага, ты сама, поворачивая над углями вертел с дымящимся мясом, насладишьсятем, как будут все Пруденция слушать.

V

Ефросина более не возражала, и Пруденций ушел в море с Алкеем, и с этойпоры мореходство стало для него постоянным занятием, в котором он в самомделе скоро окреп, так что в пятнадцать лет был похож на семнадцатилетнегоюношу, а в семнадцать совсем смотрел взрослым мужчиной, и был он красив наудивленье и при этом стыдлив и совсем целомудрен.

Алкею не было выгоды выхаживать Пруденция, и он втайне очень бы рад былот него избавиться, чтобы сокрыть все свои пути и места, где у него были вчужих портах склады, но он не хотел, чтобы Пруденций исчез так же, какисчезнул Гифас, потому что одинакие случаи два раза кряду могли повести кподозрению, и суд простых рыбаков родного поселка мог быть слишком суров дляАлкея, но Алкей сделал все, что только мог, чтобы растлить душу Пруденция, икогда они заходили в чужие порты, Алкей его поощрял пить вино и оставлял всообществе соблазнительных женщин, которым обещал хорошую цену за то, чтобыотогнать от Пруденция скромность и увлечь его в порочную страстность. Но всеэто было напрасно: какой-то хранительный гений до того неприкосновенноохранял юношу от всех соблазнов и поползновений, свойственных его возрасту,что сами соблазнительницы, которым Алкей предавал целомудренного юношу, далиему название «Невинный Пруденций».

Но отчего же он, при всей своей юности и красоте, поражавшей множествоженщин, был так недоступен никаким их соблазнам?

Женская влюбленность в Пруденция доходила до таких безумных проявлений,что раз, когда ему и Алкею случилось пристать на мысе у города Книда, самаякрасивая девушка этого городка кинула в Пруденция из-за скалы острымбронзовым осколком и, не попав в голову, так тяжело ранила его в плечо, чтоон упал, обливаясь кровью, а она в это же время бросилась в море.

Рана, нанесенная безумною книдянкою, была очень тяжела и так долго незаживала, что Алкей привез Пруденция к вдове Ефросине больного, вперевязках, и случай этот, огласившись в целом поселке, восстановил в памятимногих случай с Гифасом и дал повод нехорошо говорить об Алкее.

Разговоры в таком роде распространялись быстро и прежде всех дошли дослуха темнолицей невольницы Мармэ, которая, как сказано выше, была молодая ив своем роде тоже очень красивая девушка и очень любила Мелиту.

— Госпожа! — сказала она, находясь вдвоем вечером в бане с Мелитой. — Внароде разносят очень странные речи; мой долг предупредить тебя о том, что вэтих речах, кроме сына вдовы Ефросины, много такого, что касается тоже тебяи твоего мужа, а моего господина, Алкея.

— Что же это такое?

— Вот что: все знают, что красивый Пруденций пришел уже в самый расцветсвоей красоты и здоровья, а меж тем он до сих пор остается невиннейребенка…

— Да, быть может это и так, но ведь это меня нимало не касается, и ядумаю, мне об этом совсем лишнее знать…

— О нет, это не лишнее для тебя, госпожа!

— А я могу тебя уверить, усердная Марема, что это до меня совершенно некасается и даже нимало меня не занимает.

— Это тебя должно занимать!

— Почему?

— Неужели ты не понимаешь?

— Не понимаю, и откровенно скажу, это мне совсем неприятно… Для чегомне знать эти вести о том, как себя держит Пруденций? Для чего все выстараетесь сделать мне все это известным?

— Кто же все, госпожа?

— Например, вдова Ефросина.

— Ага! это понятно. А еще кто, госпожа, говорил с тобой об образе жизнистыдливого сына Гифаса?

— Представь, мне говорил это муж мой Алкей.

— Сам Алкей?

— Да.

— Он тоже имеет причины.

— Он мне их не сказал.

— И это понятно.

— А мне ничто не понятно, — отвечала Мелита и тотчас же добавила сдоброй улыбкой: — а если Мармэ известно более, чем ее госпоже, то этопотому, что тут, верно, есть что-нибудь, что касается больше Мармэ, чемМелиты.

— О, совсем наоборот, — так же с улыбкой отвечала Марема, — не я, а ты,моя госпожа, живешь в целомудренном сердце невинного Пруденция.

— Что говоришь ты!.. Опомнись, что ты сказала, Марема!

— Я сказала только то, что для меня очевидно и что как раз так и есть,как я сказала. И поверь мне, госпожа, что это не мне одной кажется так.

— Кто же еще смеет так думать?

— Смеет!.. Ты смешно говоришь: для чего тут особая смелость? Всякий,даже против желания, должен подумать о том, что перед ним является с такойже очевидностью, как страстная влюбленность в тебя невинного Пруденция.

— Ты клевещешь разом на всех нас, Мармэ, и я бы хотела, чтобы ты