Невинный Пруденций - Страница 4

выпустила это из своей головы и никогда более к подобному разговору невозвращалась.

— Запретить говорить мне ты можешь, и я буду тебе повиноваться, но«выпустить из головы»… Нет, ты требуешь невозможного дела!.. И притом,если я буду молчать, я не открою тебе всего, что угрожает…

— Кому?

— Кому? Странный вопрос! Всем, кто тебе дорог:

Алкею, Мелите, вдове Ефросине и самому невинному Пруденцию, который неможет жить долго без перелома в душе его, если не произойдет отвлечения егомыслей куда-нибудь вдаль от всего, что слилось для него в одном сладостномзвуке твоего имени. О госпожа! Или ты в самом деле дитя, несмотря надовольно долгие годы замужества с Алкеем, или же ты самая большая и искуснаяпритворщица в свете!.. Разве не видишь ты, как он глядит на тебя, так, чтовсякому видно, что он постоянно весь полон тобою…

— Я этого не вижу.

— Ты не видишь, но вижу я, и видит мать его, вдова Ефросина, у которойон спит, положив голову ей на колени, а уста его в тихом бреду произносятшепотом сладчайшее слово: «Мелита»… Вдова Ефросина тоже ведь женщина, иона не может не догадаться, что это значит… Я думаю, что если бы твой муж,засыпая у тебя на коленях, стал тихо шептать имя посторонней женщины, тохотя бы это имя значило не более, чем имя Маремы, — ты бы догадалась, чтогосподин мой зовет меня не для таких услуг, которые я обязана исполнить емувсе при твоем лицезренье.

— Право, я никогда об этом не думаю.

— Верю! И зачем бы ты стала думать, когда твое сердце нимало неуязвлено страстью…

— Что ты хочешь сказать? — перебила Мелита, — или, по-твоему, я нелюблю своего мужа?

— Нет; ты любишь Алкея, как мужа, и на мужнину долю этого чувствадовольно; но Алкей ведь недаром имеет такие глаза, которые могут сразу вразные стороны видеть… Зачем он тебе рассказал про стыдливость этогоюноши, который пламенеет к тебе первою страстью?.. О, я не была при том, каквы об этом говорили, но я будто слышу вкрадчивый тон Алкеева голоса; я знаюнаверно, как он с шуткой мешал яд своих подозрений…

— Алкей это все рассказал мне в самом деле смеясь.

— И ты приняла его смех за веселость!.. Ты верила ему, что он шутит?!

— Почему же не верить?

— О, это забавно! Однако это сохранило тебя от большей опасности; ноона все-таки придет: я вижу мрачный огонь в разлете скошенных зрачков твоегомужа, и не как твоя рабыня, а как друг твой, у которого все благополучиясопряжены с твоею жизнью, — я заклинаю тебя, Мелита: сними повязку с твоихпрекрасных глаз — вглядись в то, что произошло, с отвагой женщины,понимающей опасность, и обдумаем, что нам делать, чтобы не произошлобедствия.

— В каком роде беды ты ожидаешь, Марема?

— В том самом роде, в каком кончилось дело жизни Гифаса.

— О, справедливое Небо! Неужто и ты, Мармэ, подозреваешь…

— Что ты, что ты, моя госпожа! Я столько же склонна что-нибудьподозревать, сколько желаю быть продана от тебя в каменоломни на скалы, но ятебе указываю в ту сторону, где небо краснеет и откуда слышится приближениебури… Будь осторожна… не выдай себя Алкею ни звуком, ни взглядом.

— Да мне нечего и скрывать… Я учила Пруденция — правда, по дружбемоей к вдове Ефросине, и ласкала его тогда как ребенка, но я не сказала емушепотом ни одного слова, никогда я не обвела его взором нежнее, чем должнасмотреть дружба, и я уверена, что если вдова Ефросина спросит Пруденция, тои он ей не скажет, чтобы я была виновата в тех чувствах, о которых ты мнетеперь рассказала… Я же при встрече скажу ему, чтобы он перестал обо мнедумать, что это тяжело мне… обидно… и… если только все правда, что тыговорила, то он будет напрасно тратить свои лучшие годы…

— Отчего?

— Как отчего?

— Ты разве не женщина?

— Да, я женщина… но что же следует дальше?

Марема улыбнулась и сквозь улыбку сказала:

— Мы все чутки сердцем… а ты так сострадательна…

— Ну, и мне его жалко!

Марема махнула рукою и ответила скоро:

— Ах, госпожа моя! — только и нужно: сожаленье к мужчине нас отдает вего руки!

VI

Мелита не сразу ответила на последние слова Маремы: она, вероятно,чувствовала, что в них есть доля правды, но потом она привела свои чувства впорядок и сказала:

— Опасного много на свете: может быть, что и сожаленье ведет нас кдурному; но я не боюсь этого.

— Что же, ты разве зачарована? Теперь улыбнулась Мелита и ответила:

— Да!

— Какие же чары тебя защищают?

— Я христианка… я неспособна к обманам и знаю, что нет и не можетбыть счастья во лжи.

— Конечно, конечно!.. Ну, а если бы боги Аида призвали к себе моегогосподина…

— Что ты опять говоришь мне, Мармэ! В каком ты бесстыдном теперьнастроении!

— Нет, ты скажи: в каком настроении ты чувствовала бы себя, оставшисьсвободною, молодою вдовою… когда нежная страсть такого красавца юноши, какПруденций, не казалась бы тебе тем, чем кажется нынче? Ах, я уверена, что выс ним скоро пришли бы сжечь жертву ваших сердец у алтаря Гименея.

— Никогда!

— Почему, моя госпожа?

— Во-первых, потому, что я христианка.

— Я очень плохо понимаю различия в верах! Для меня все религии сходны водном: все мешают любить столько, сколько б хотелось!

Но эти слова привели Мелиту в такое сильное расстройство, что она сталаеще больше укорять Мармэ за вольности в ее рассуждениях.

— Ты говоришь мне про приязнь, которую ты ко мне будто чувствуешь, —сказала Мелита, — а высказываешь такие мысли, которые пристали бы развековарной смутьянке, желающей сбить замужнюю женщину с пути ее долга. Но